Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.
Учитель наливался краской, невпопад кивал головой, и Лиде казалось, что думает он о чем-то совсем другом. Иногда близоруко взглядывал на Лиду, и было у него такое растерянное выражение мальчишки, точно хочет прыгать с кручи в воду, да боится: не влетело бы за озорство.
Девушке от этого взгляда становилось и радостно и боязно, но она старалась не думать об этом, а принуждала себя радоваться за Варю.
Внезапно учитель на что-то решился. Глаза его загорелись синим спиртовым огоньком, он даже привстал со стула и сказал, как в холодную воду окунулся:
— Хотите, стихи почитаю?
Лида обрадовалась, даже захлопала в ладоши, но, смутившись, поглядела на сестру. Варька кивнула головой:
— Можно.
Учитель пригнул голову к груди, будто в лицо ему дул снежный ветер, вытянул вперед руку и, коротко рассекая ладонью воздух, стал читать стихи о божестве и вдохновенье, о Прекрасной Даме, и еще много подобного.
Лида сидела недвижно, завороженно слушая музыку торжественных и печальных слов, а Варька победно глядела то на сестру, то на учителя, и взгляд ее говорил: «Это все ради меня, понятно?».
Потом Лида сбегала к соседке за гитарой. Петр Михайлович быстро щипал струны, а Варька пела низким грудным голосом частушки. Голос у нее был такой силищи, что стаканы позванивали и по клеенке стола ползали легкие алюминиевые ложки.
И хотя в частушках не было ничего особенного, Лида слушала их с неудовольствием. Ей казалось: Варька специально придумала эти частушки, чтобы уязвить сестру и о чем-то намекнуть Петру Михайловичу.
Милый мой, замучили
Твои глаза мигучие!
А еще замучили
Поцелуи жгучие!
Варька сверкала нахальными зелеными глазами, притопывала ногой:
Не гулять — так бабы судят,
И гулять — так укорят
Мы гулять, сестренка, будем,
Пусть побольше говорят!
«Боже мой! — думала Лида. — О чем она поет!».
А Варька, стоя за спиной учителя, раздувала ноздри, склонялась к Петру Михайловичу и, почти задевая его волосы высокой грудью, частила:
У мило́го черны брючки
И такой же пиджачок.
Подмигнет ему другая —
Он бежит, как дурачок.
Учитель неловко отставлял стул, пытался повернуться к Варьке лицом, но она, пританцовывая, снова оказывалась за его спиной.
Меня милый обошел,
Чернобровую нашел,
А она седые брови
Подвела карандашом.
Варька узила глаза, пронзительно смотрела на сестру. «У меня же не черные брови, — вдруг подумала Лида и вздрогнула: — А при чем тут я?»
Я любить-то не любила,
Только лицемерила,
От души не говорила
И ему не верила...
Милый бросил — наплевать:
На примете еще пять,
Неужели из пяти
Лучше Пети не найти?..
Варька резко оборвала песню и, посмеиваясь, села на свое место.
Петр Михайлович, растерянно улыбаясь, снял очки и, протирая их платком, мягко глядел на Лиду с таким выражением, будто хотел сказать: «Вы уж не сердитесь, пожалуйста, на сестру — она же еще молоденькая, глупенькая».
— Налейте мне еще, Петр Михайлович, — попросила Варька, — или не заслужила?
— Варя, довольно, — нахмурилась Лида, — у тебя и так уже язык размок.
— Налей, — обняла Варька сестру, — или жалко?
Отхлебнув из стакана, она внезапно вскочила, кивнула Петру Михайловичу:
— Сыграйте, я последнюю спою.
Учитель потрогал струны, а Варька закружилась по комнате, озорно помаргивая глазами:
Я девчонка боевая,
В девках не остануся,
Но и горе тому будет,
Кому я достануся!
— Все, — выдохнула она, устало опустившись на стул, — хорошо?
— Неплохо, — согласился учитель. — У вас сильный голос. А отчего бы не пойти в самодеятельность?
— Куда? — засмеялась Варька. — Там же не платят.
— Конечно, — удивился учитель. — А зачем деньги?
— Мы с ней сироты — и приданое сами себе зарабатываем. Нас мужья не голыми возьмут.
«Стыд какой! — думала Лида, торопливо выходя на кухню. Но сейчас же вернулась. — Как бы она без меня совсем с рельс не сошла».
Петру Михайловичу тоже было, видно, не по себе, и он поспешно спросил:
— А есть у вас любимая книжка, Варя?
Но Варьку не так-то легко было сбить с ее дорожки. И она, посмеиваясь, кинула учителю:
— А то как же! Есть любимая книжка. Сберегательная!
— Что это вы все о деньгах? — окончательно сконфузился учитель.
Варька сощурила глаза, даже немного побледнела и произнесла совершенно трезво:
— Денег нет — век дура.
Лида вмешалась в разговор.
— Вы знаете, Петр Михайлович, — вздохнула она, — мы намедни новую марку варили. Высоколегированная сталь. И не вышло.
— Я слышал об этом, — кивнул учитель. — Очень сложный состав. Жаль, если не получится.
— Расчет неточный был. И потому — большой угар углерода.
Лида упрямо тряхнула головой:
— Все равно получится Мы сейчас за коммунистическое звание деремся. Нельзя, чтоб не получилось.
— А что такое коммунизьм? — вяло поинтересовалась Варька. — Это когда всем хорошо?
— Примерно.
— Ну, я сама себе это устрою.
— Одной себе — скучно, Варя, — не согласился учитель.
— Погодите... — запоздало спохватилась Лида. — А откуда знаете, что мы сейчас варим?
Учитель торопливо взял папиросу из коробки, сломал несколько спичек, прикуривая:
— В цеху давеча случайно был. И вас видел. Вы очень храбрая, Лида.
— Это почему же? — краснея от похвалы, спросила девушка.
— Ну как же? На такой высотище работаете. Небось, метров десять?
— Ну уж и десять! Еле-еле девять наберется...
— Все равно.
— И ничего сложного нет: катаюсь по шихтовому пролету и загружаю мульды. Только и всего.
— «Только и всего»! — засмеялся учитель. — Мы бы с Варей, чай, струсили!
Ходики на стене показывали полночь, и Петр Михайлович стал прощаться.
— Спасибо. Не откажете — еще приду.
Варька пошла проводить гостя.
Вернувшись, обняла сестру и потащила ее к зеркалу.
В большом волнистом стекле они видели себя до пояса. Варька шептала на ухо сестре какие-то нетрезвые пустяки, а сама все поглядывала в зеркало, и Лиде казалось, сравнивает.
— Ладно, пойдем спать — нам завтра географию учить.
— Черт с ней, с географией — выходной ведь.
— Все одно — учить надо.
— А зачем мужней бабе география? — раздеваясь, спросила Варька. — Пироги с нею печь лучше?
